перевод по Constantin

[squirrel-alx]

последний переводец с ЗФБ
почему-то из 3 переводов, которые я сделала, 2 - кроссоверы с ГП, хотя я даже не особо люблю ГП!

Jacking Gehenna (оригинал)

Фандом: HP/Movie!Constantine
Автор: mirabella
Пейринг: Джон Константин/Гарри Поттер
Рейтинг: R
Жанр: драма
Размер: 3768 слов в оригинале
Разрешение на перевод запрошено
Краткое содержание: Зло не умеет отступать.
Примечание: кроссовер с ГП; переведено для команды RarePairings на WTF 2015
Размещение: с разрешения переводчика
Читать/скачать на google.docs

Imperio

Впоследствии Джон задумается, что помешало ему сначала выстрелить, а потом начать задавать вопросы. Может быть, он решит, что не хочет знать.


Protego

Он сидит за кухонным столом Джона, упираясь лбом в ладонь, в которой сжимает стакан Джона с налитым "на три пальца" скотчем Джона. Сигарета — возможно, Джона, но с такого расстояния трудно сказать — тлеет в пепельнице перед ним. Он не поднимает взгляд, но знает, что Джон там.

— Свали на хрен, — говорит Джон, скорее для того, чтобы начать разговор, чем для чего-то ещё.
— Ты Джон Константин, — говорит парень с британским акцентом, не открывая глаз. — Ты действительно лучший в том, что ты делаешь?

Джон хмыкает, бросает ключи на стол со стуком, который должен заставить англичанина вздрогнуть (но не заставляет), проходит в кабинет за стаканом и наливает себе выпивки.

— Я единственный делаю то, что я делаю. Ты думал, тут гребаный профсоюз?
Парень коротко невесело улыбается, когда Джон садится напротив него.
— Ещё мне говорили, что ты настоящий мудак.
— Ну, раз уж мы так откровенны, не хочешь рассказать мне, чего тебе нужно? — кисло говорит Джон, прикуривая сигарету. — А пока собираешься, как насчёт объяснить, как ты сюда вошёл?
— Магия, — говорит парень, открывая, наконец, глаза. Они ярко-зелёные, цвет странно преломляется в его очках.
— Не существует, — говорит Джон, и это правда, между прочим.
Парень отпускает свой стакан. Джон выбрасывает руку, чтобы поймать его, и хватает воздух — стакан парит, медленно кружится в восьми дюймах над столом. Парень делает лёгкий жест, говорит: "Акцио", и стакан Джона вырывается у того из руки и скользит через стол. Два “тумблера” медленно вращаются в воздухе друг вокруг друга, как двойная звезда.
Джон делает затяжку и отнимает свой скотч.
— Ага, окей. Но ты всё ещё не сказал мне, кто ты такой и чего хочешь. Ты полукровка? — спрашивает он, зная ответ.
— Не в том смысле, который ты имеешь в виду, — стакан подплывает к парню, и он делает длинный, наверняка обжигающий горло глоток. — Меня зовут Гарри Поттер, — говорит он, не двигаясь, — и ради всего святого я надеюсь, что ты сможешь мне помочь, потому что, кажется, больше не может никто.


Obliviate

Гарри стоит, прислонившись к окну; смотрит наружу, сложив руки на груди; огни улицы раскрашивают его белую оксфордскую рубашку размытыми пятнами цвета. Джон всё ещё сидит за кухонным столом, и всё это настолько сюрреалистично, насколько только может быть, когда ты сидишь за кухонным столом в глухой предутренний час, о существовании которого большинство людей даже не знает.

— Так ты думаешь, он не мёртв? — спрашивает Джон, прикуривая новую сигарету от предыдущей.
— Он мёртв, — говорит Гарри. — Этот шрам у меня на лбу — сейчас его едва видно, но он всегда был первым, что люди замечали во мне. Он поблек, когда я убил его.
Джон выдыхает струю дыма и наблюдает, как она дробится об ободок стакана.
— Так он мёртв, просто не ушёл.
— Я не знаю, это я и хочу, чтобы ты выяснил.
Джон трясёт головой.
— Тебе нужен медиум для этого дерьма. Я не общаюсь с покойниками, — он собирается пошутить про Горячую Линию Телепатической Помощи, но почему-то не делает этого.
— Нет, — говорит Гарри и поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Но ты можешь узнать, в аду ли он. И если да, не сумеет ли как-то выбраться. Не пытается ли он вернуться и не использует ли для этого меня.
— Слушай, нельзя просто выскочить из ада “на побывку”, — объясняет ему Джон.
— Поверю тебе на слово, — просто говорит Гарри. — Но если кто-то и может выбраться из ада, то это он. Ты можешь узнать это. И, если он выберется, отправить его обратно. Изгнать — кажется, ты так это называешь, — добавляет он с искрой горького юмора, который заставляет Джона подозревать, что Гарри и сам не так прост.
Джон молчит, задумавшись.
— Я заплачу в полтора раза от твоей обычной ставки, — наконец говорит Гарри и тянется за пиджаком, переброшенным через спинку стула. Он пил всё это время, понемногу, но непрерывно, и теперь его галстук ослаблен и небрежно сбит на сторону, и он не с первой попытки ухватывает ткань. — У тебя есть время до послезавтра, чтобы решить.
Джон смотрит, как пиджак соскальзывает со стула.
— Где ты остановился? — вдруг спрашивает он, понятия не имея, зачем.
— Я думал остановиться у... друзей друзей, — говорит Гарри, и когда Джон переводит это с британского, он понимает, что Гарри выглядит так, словно предпочёл бы спать в мусорном баке. Джон тушит сигарету, сопротивляясь желанию зажечь ещё одну, и внимательно смотрит на Гарри сквозь густой дым, клубящийся над столом.
— Уже поздно и ты пьян, — говорит он отрывисто. — Диван там. Мы можем поговорить об этом утром.
Небольшая пауза, и пиджак скользит обратно на стул.


Scourgify

Почти светает, когда Гарри проскальзывает в его постель, обвивается вокруг него, предлагает свои губы, легко касаясь его рта, и своё тело, настойчиво прижимаясь. Джон кладёт руку ему на плечо, чувствует, как он дрожит, и замечает почти бесстрастно — почти, потому что, он человек, чёрт возьми, а у Гарри тело, от которого просто не отказываются, — что Гарри скорее признается, что он безрассуден, чем что ему страшно.
Джон не делает никакой жалостливой херни. Он мягко, но решительно отталкивает Гарри, разворачивает его и тянет назад, так что они оказываются лежащими спина к груди. Рука Гарри скользит вниз, к поясу одолженных спортивных штанов, и подцепляет большим пальцем резинку; Джон тянет его ладонь вверх.
— Спи, — приказывает он.
Он думает о том, чтобы убрать руку, о том, чтобы отодвинуться, но слишком сонный, чтобы что-то делать, так что всё остаётся как есть.

Проходит много времени, прежде чем Гарри перестаёт дрожать.


Avada Kedavra

Джон смотрит на палочку, наставленную на него, делает затяжку и спрашивает себя, зачем ему всё это нужно.
— Ты уверен, что знаешь, что делаешь?
— Я уверен, — говорит Гарри. — Я практиковался в колдомедицине, не много, но достаточно. Я могу остановить твоё сердце, примерно на тридцать секунд, без риска повреждений.
— Этого хватит, — говорит Джон и тушит сигарету.
Он не горит желанием доверить свою жизнь магическому эквиваленту второкурсника медицинского, но всё равно собирается сделать это, потому что иногда просто делает такие глупости.
— Хорошо бы иметь что-то его.
Гарри отводит палочку от Джона и задумчиво прикусывает кончик. Потом тушит свою сигарету и садится Джону на колени, осёдлывая его.
— Вот, — негромко говорит он, притягивая пальцы Джона к шраму на своём лбу. Кончик палочки упирается Джону в висок. — Готов?
— Готов, — отвечает Джон. Шрам под пальцами грубый и прохладный, тусклая молния чуть светлее кожи Гарри.
У Гарри темнеют глаза, и на мгновение Джону интересно, не сошёл ли ад со своего места за эту ночь. Потом он говорит...


Incendio

Горячий ветер набрасывается на него, как обжигающее дыхание нагромождения металла искорёженных машин. Иногда Джону любопытно, на что был похож ад до промышленной революции.

У него не очень много времени. Он слышит, как они уже снуют в отдалении; скоро они учуют его запах. Джон засовывает руку в карман, сжимает маленькую герметичную сферу, как ручную гранату со святой водой, и отправляется.

Небо волнуется над головой, как огненный шторм. Джон отворачивается от далёкого города и идёт в другую сторону, следуя за покалыванием в своей ладони — он всё ещё чувствует шрам Гарри под кончиками пальцев, единственное ощущение прохлады в этой обжигающей пустоши. Оно приводит его к длинной узкой равнине, слишком широкой, чтобы быть дорогой, слишком узкой, чтобы быть полем, участок слежавшейся земли, с которой его ноги поднимают омерзительно пахнущую пыль. Покалывание в руке становится почти жжением; он смотрит на фигуры в тёмных балахонах, колеблющиеся, как призраки на поле брани, и осознаёт, что нашёл то, за чем пришёл.
Упивающиеся Смертью — боже, что за название — не замечают его, когда он идет через их небольшую толпу. Проклятые души никогда не замечают. Но он чувствует, что тот, кого он ищет, наверняка заметит, и он сжимает руку на сфере, когда Упивающиеся Смертью качаются и пресмыкаются перед ним в медленных поклонах, которые выглядят неуверенными и неосознанными. Центр толпы близко; это хорошо, потому что у Джона почти не осталось времени. Он проталкивается через кольцо проклятых и делает последний шаг.

— Твою мать, — говорит Джон приглушённо и очень хочет закурить.

В центре круга стоит высокое надгробие. То, что привязано к нему, туманно и неопределённо и вспыхивает ослепительными бликами на конечностях и пальцах и снова растворяется в тумане, но не настолько неопределённо, чтобы Джон не мог сказать, кто это, или, во всяком случае, часть кого это. Джон понятия не имеет, как это возможно — факт, который совсем его не радует, но еще меньше ему нравится тот факт, что вокруг надгробия обвивается жирный белый червь футов, может быть, шести длиной и соответствующей толщины, с одной рукой, едва больше, чем недоразвитая кисть, выступающей из вялой плоти, и другой — длинной, тонкой, как паучья нога, конечностью, с человеческой ладонью на конце. Червь парит над туманной фигурой, трогает её, ищет дорогу внутрь; Джон замечает, что он издаёт отвратительный сосущий звук, и что-то переходит из тумана в червя, что-то, что делает туман более плотным, а червя — менее. Передняя часть червя проявляется в воздухе, и Джон видит, что у него человеческое лицо, вернее, лицо, которое могло бы быть когда-то человеческим.
Ни хрена не удивительно, что у Гарри кошмары, мрачно размышляет Джон.

А потом всё исчезает, он открывает глаза в свете своей гостиной, задыхаясь и пытаясь сориентироваться. Гарри стоит в нескольких футах и наблюдает за ним.

Джон проводит рукой по волосам и прикуривает сигарету.

— Мне придётся попросить о некоторой помощи, — говорит он.
Гарри бледнеет. На несколько мгновений он выглядит более измотанным, чем кто-либо в его возрасте может выглядеть; потом он моргает и собирается. Джон невольно впечатлён.
— Что мне нужно сделать?
— Может быть, ничего. Всему своё время.
— Я не привык ничего не делать, — Гарри подходит ближе и выдёргивает сигарету у Джона из пальцев, делает затяжку и возвращает. Его галстук снова ослаблен, и верхняя пуговица на рубашке расстёгнута. Джон надеется, что у них не было униформы в этой его шикарной волшебной школе, потому что если была, Гарри должен был провести чертовски много времени, выписывая "Я не будут одеваться, как будто я заказал свою школьную форму в фетиш-магазине" сотни раз.
— Ещё рано, — говорит он, поднося сигарету ко рту. — Мы ничего не можем сделать до вечера.
— Тогда, полагаю, нам придётся просто подождать, — отвечает Гарри тихо.


Deletrius

Гарри толкается назад, навстречу, задыхаясь, принимая глубоко, вытягивая руку назад, чтобы обхватить Джона за шею. Он хочет жёстко и быстро, хочет быть оттраханным так, как будто первый человек, получивший сотрясение мозга от удара об изголовье кровати, получит приз, и на секунду Джону хочется связать его. Хотя прямо сейчас ему хочется обернуть ладонь вокруг толстого твёрдого члена, может быть, скользнуть другой рукой вверх под рубашкой Гарри, чтобы приласкать его соски, напряжённые и тёмные, под прилипшей к потной, влажной коже рубашкой. Надвигается шторм.
Судя по тихим, задыхающимся звукам, которые издаёт Гарри, не похоже, что он возражает против таких вольностей. Не пока Джон продолжает трахать его, медленно и глубоко, немного приподнимая с колен при каждом толчке.


Expecto Patronum

Архангел Чес, господи боже. Если бы утконос не был доказательством наличия у Бога чувства юмора, то это вполне могло бы им быть. Не то чтобы он не заслуживал архангельского чина — иногда Джон хотел бы больше ценить парня, пока он был рядом, — но он мог бы по крайне мере сменить имя.
Хотя это же Чес, который где-то в глубине души никогда не перестанет быть двадцатилетним, и этот двадцатилетний мог бы назваться Архангелом Чизз-Даугом, и Джон не позавидовал бы ему.

— Ты знаешь, что я не могу вмешиваться, Джон, — говорит он, выглядя немного обеспокоенным. Джон не может вспомнить, какого цвета были его глаза, когда он был жив, но сейчас они синие, тёмно-синие, почти чёрные в слабом свете клуба. — Оставь свои дерьмовые “отвлеки-и-хватай” уловки и скажи, чего ты на самом деле от меня хочешь.
— Я хочу, чтобы Балтазар вернул мне услугу.
— Разве Лу уже не вернул её тебе?
— Ему так не кажется.
Глаза Чеса отражают огонёк сигареты Джона.
— Дай мне двадцать четыре часа.

Гарри спит в постели Джона, простыня небрежно скомкана вокруг талии, послеполуденный свет проявляет круги под глазами и тонкий, как клинок, шрам, который идёт почти вдоль всей спины.

— У тебя они есть.


Serpensortia

— Ты сукин сын, я по дюйму сдеру с тебя кожу и заставлю тебя сшивать её в одно целое, сидя в бочке с солёной водой.
Джон выпускает дым в лицо Балтазару и улыбается, когда тот закашливается.
— Ты знаешь, мне действительно нравится изгонять тебя, Балтазар. Думаю, в следующий раз я отправлю тебя в климат попрохладнее.
Балтазар рычит, но немного отступает. Ему понадобились годы, чтобы вернуться после того, как Джон изгнал его, и он чертовски хорошо знает, что Джон выполнит свои угрозы.
— И вообще, тебе стоит быть благодарным мне, — указывает Джон, когда внимание Балтазара начинает ускользать в сторону Гарри. — Если бы в грёбаном корабле ада не было течи, нас бы здесь не было. Ты хочешь объяснять Лу, почему вы, парни, позволили Проклятому открыть портал обратно на Землю?
Балтазар молчит с минуту, барабаня пальцами по столу.
— Какого хрена ты хочешь, Константин? — спрашивает он наконец.
Джон улыбается.


Finite Incantatum

Гарри Поттер, наверное, единственный человек, из встречавшихся Джону, который не пугается до усрачки, впервые увидев ад.
Джон точно знает, что есть вещи, которых он боится. Ни один из них почти не спал за прошедшие сорок восемь часов или около того — кошмары Гарри стали хуже, и он просыпается такой напряжённый, что приходится заставлять его кончать, тяжело и долго, чтобы он снова заснул. Джон предпочитает не задаваться вопросом, почему он буквально перевернул Небо и Землю, чтобы помочь одному ебанутому бриту со странными силами и тяжёлым расстройством сна.
Гарри не боится. Но он хочет спросить, Джон видит. Все хотят спросить. Все, кто хоть мельком видит ад. “Мои друзья здесь? Мой отец? Моя сестра? Моя любовь?”. Все хотят спросить. Это не приносит им ничего хорошего. Мёртвые существуют здесь в своих собственных маленьких мирах, проходя через свои собственные вечные муки, снова и снова, как дневной повтор на кабельном. Они почти никогда не видят ничего другого. Собственная мать Гарри не узнала бы его, если бы он подошёл к ней и плюнул в лицо. Наблюдая за ним, Джон чувствует, что Гарри не понаслышке знает, на что похоже это чувство.

— Мы собираемся осматривать грёбаные достопримечательности или покончим со всем этим? — отрывисто говорит Балтазар, нервно оглядываясь.
— Давайте покончим с этим, — спокойно говорит Гарри, отбрасывая волосы назад, ветер жёстко хлещет его по лицу прядями.
Джон осматривается, изо всех сил пытаясь сориентироваться. Лицо ада изменчиво, как вода, и Балтазар не собирается помогать.
— Сюда, — говорит он наконец.
Бросив взгляд через плечо на далёкий Дис, Гарри следует за ним.

Тёмные фигуры на утоптанной земле, кружат. Джон бросает мрачный взгляд на Балтазара, когда тот пытается попятиться; он может поспорить, что Гарри не более популярен у этих безвольных духов, чем сам Джон в аду, а Балтазар может быть и урод, но урод полезный здесь, внизу, где он может созвать защитных демонов щелчком пальцев.
— Я чувствую его, — говорит Гарри, и Джон поворачивается, чтобы посмотреть на него.
Палочка у Гарри в руке; что-то, что Джон не может определить, потрескивает вокруг него, как озон в воздухе перед ударом молнии. Сейчас в нём нет ни следа страха, который не давал ему спать, который привёл его в постель Джона. Гарри зол, переполнен холодной яростью, кажется, что она копилась в нём всю жизнь. И Джон...
Ну, никто никогда не мог бы сказать, что Джон Константин не знает, когда стоит уйти нахрен с дороги.

Гарри шествует вперёд, не глядя на Упивающихся Смертью. Однако некоторые из них смотрят на него, и приглушённый шёпот прокатывается по толпе, как шорох гнилых листьев; но, кажется, один разозлённый Гарри Поттер это уже больше, чем всё, на что может хватить их смелости, не говоря уже о разозлённом Гарри Поттере, сопровождаемом раздражённым демоном и тяжеловооружённым охотником за демонами. Толпа расступается перед ними, зловещая, и некоторые из фигур отплывают, теряясь снова в своих личных мучениях.

— Твою мать, — говорит Балтазар гневно, видя надгробие и червя, легко скользящего вокруг него. — Как он это сделал?

У Джона нет ответа. Он смотрит на фигуру, привязанную к могильному камню, которая была туманной и размытой в прошлый раз, когда он был здесь. Сейчас она гораздо более чёткая, а червь становится полупрозрачным. Чёрт, он надеется, что Гарри знает, что делает.

Гарри останавливается перед надгробием, сжимая палочку до побелевших костяшек.
— Том, — говорит он.
Червеподобное существо издаёт ужасный, как будто скользкий, смех и поднимает голову, покачиваясь над камнем.
— Гарри Поттер, — с присвистом говорит оно. — Добро пожаловать в ад.
— Всего лишь гостевой визит, — говорит Гарри. — Кажется, у нас всё ещё есть незаконченное дело.
— И что ты собираешься сделать, мальчик, убить меня? — хихикает червь. — Бессмертная душа не зря так называется, знаешь ли.
— Нет, — говорит Гарри ровно. — Я не могу убить тебя. Но я могу так надрать тебе задницу, что тебе понадобятся тысячи лет, чтобы собрать глаза в кучу.
— Он может, знаешь, — говорит Балтазар, который всё ещё зол из-за портала.
— Тебя поимели, мой друг, — говорит Джон, который всё ещё зол из-за потерянных часов сна.
— О, правда? — спрашивает червь и атакует со змеиной стремительностью — не Гарри, а неясную фигуру, привязанную к надгробию. Гарри встряхивается, словно он впал в шок и на какой-то момент пошатнулся; потом он выкрикивает что-то на латыни и направляет палочку, и надгробие взрывается, как будто под ним был заложен фугас, осколки фонтаном взлетают в воздух.

Червь делает резкий рывок, и тонкая материя, которая была привязана к камню, закруживается на ветру, пойманная в равновесии между ними двумя, тянущимися к ней, как в игре по перетягиванию каната, которая может закончиться в пользу Гарри, а может и нет.

Джон лезет в карман и достает сферу со святой водой. Балтазар взирает на неё с тревогой и незаметно отходит.
— Он не демон, — говорит он резко, — это не сработает на нём.
— О, спорим, что сработает, — говорит задумчиво Джон и бросает.
Сфера кувыркается в насыщенном серой воздухе и разбивается на миллион сияющих осколков над Гарри и червём, проливаясь святой водой на них обоих и твёрдую землю ада. Гарри едва замечает это; червь кричит, дымится там, где вода коснулась его, и в мгновение ока Гарри дёргает дымку к себе. Она оборачивается вокруг него, врезается в него, неожиданно грубо, заставляя его выгибаться и дрожать и тяжело дышать от шока.

— У тебя есть только та сила, что дал тебе я, — говорит Гарри. — Я забираю её назад.

Он направляет палочку и говорит одно слово, которое Джон не может разобрать. Червь корчится, кричит, вздувается как разбухший гриб, делает ещё одну, последнюю, попытку бросить какое-нибудь заклинание и взрывается, так что камни трещат у них под ногами. Гарри принимает основной удар, окружённый чем-то вроде щита из заклинания; успехи Джона и Балтазара заметно хуже.
— Аааррх! — Балтазар с отвращением стряхивает личинок с волос и отпрыгивает назад из-под личиночного дождя, который всё ещё льется в радиусе взрыва.
Джон, которому хватило ума отступить раньше, увёртывается от нескольких и ждёт, когда это прекратится.
Когда "дождь" кончается, он двигается к Гарри, тщательно растаптывая каждую личинку, попадающуюся ему на пути. Гарри оглядывается через плечо, смотрит неуверенно и устало, как будто знает, что это удержит Волдеморта лишь на какое-то время, но не собирается гадать, на сколько.

— Пошли, — говорит Джон. — Я хочу курить.
Гарри коротко истерически смеётся и пробегается рукой по волосам, делая причёску ещё хуже.
— Я тоже.
— Я куплю тебе ужин. Тебе нравится тайская кухня?
— Никогда не пробовал, — говорит Гарри, выглядя неожиданно нелепо смущённым для человека, стоящего в останках своего заклятого врага и разговаривающего с парнем, на члене которого скакал двенадцать часов назад.
— Тебе понравится. Пошли.

— Увидимся, Поттер, — вкрадчиво говорит Балтазар, расправляя манжеты.
Гарри долго смотрит на него.
— Да, — говорит он наконец. — Я знаю.
— Нет, не знаешь, — говорит Джон.


Lumos

Джон прикуривает, затягивается, выдыхает струю дыма в ночной воздух.
— Да будет свет, — говорит он и в первый раз слышит, как Гарри смеётся.